Первыми вестниками надвигающихся событий были румыны. Они с востока гнали скот. Спокойные, самоуверенные. Стояли на хуторе сутки. Заставляли давать корм скоту, кормить их. Били птицу, забирали из домов, что понравится.
Я отказалась считать кур, румын взял нож в крови:
- Зарежу, ты партизанка. — А тут в окно кто-то бросил камень. Они страшно перепугались, выскочили. Боялись партизан.
Затем вернулись и наказали матери, что вечером вернуться, чтобы девчата были дома.
Мама отправила меня, сестру Марию и с нами девчата: Титаренко Женю, Найденову Клаву и Анну, Чаленко Марию и Анну, и мы в камышах, по колено в снегу простояли всю ночь. А румыны? Румыны пьяные были в нашей хате, искали нас, все перевернули, даже вспороли подушки. Слава Богу, не тронули мать, ни детей младших.
Утром, после их ухода, замерзшие, мы вернулись домой.
А через трое суток опять бежим. Теперь на хуторе немцы. В мужской шапке, фуфайке (другого надеть нечего). И отказалась опять ловить для немцев птицу. И опять во мне заподозрили партизанку. Уговорила мама девчат приготовить им птицу, я так и не стала, только еще дулю скрутила, так пришлось маме меня закрывать грудью. 20-летнюю. А вечером она отправила нас из дома на хутор Пролетарский, там немцев еще не было. Но встретились с двумя машинами. Немцы ехали палить хлеб, но решили, видно, сначала повеселиться — стали преследовать нас по полю, вдоль речки. Мы кинулись через речку по льду. Они кричат что-то.
(Продолжение следует)
